сейчас другие школы, возникшие в период торжества монополистического развития (развития государственного монополистического капитализма) — институционализм (Т. Веблен, У. Митчелл, М. Вебер, Р. Коуз, Д. Бьюкенен, Д. Мюрдаль, Г. Беккер) — его вместе с кейнсианством можно отнести к
«эластичному» виду государственного регулирования (эластичный тип означает способность государственного регулирования сужать и расширять регулирующее воздействие в соответствии с цикличностью экономики) [46], школу неоклассического синтеза (П. Самуэльсон, В. Леонтьев, Дж. Хикс, Р. Солоу), неолиберализм (Л. Мизес, Л. Хайек, В. Ойкен, Л. Эрхардт), теории экономического цикла (Н. Д. Кондратьев, Й. Шумпетер) и теории экономического роста (Р. Харрод, Е. Домар) — эти 4 школы группируются вместе с монетаризмом в
ситуативно-косвенный тип госрегулирования (государство рассматривается как внешний фактор, поэтому его воздействие — это всегда вмешательство, нарушающее естественное состояние экономики. Поэтому допустимо лишь косвенное воздействие, а регулирование допустимо лишь в экстренных случаях) [47]. Отметим лишь, что описанный изъян кейнсианства распространяется также на институционализм как на собрата по группе эластичного госрегулирования, а изъяны монетаризма характерны для всей группы школ, придерживающихся ситуативно-косвенного подхода к госрегулированию. Обе эти группы школ относятся к стоимостной парадигме в оценке инновационных проектов, максимизирующей экономию затрат
только у производителя. На практике это делается через использование критерия чистого дисконтированного денежного дохода.
Экономический рост — движение к ценовому равновесию по Л. Вальрасу.
«…Трудовая же теория потребительной стоимости позволяет представить общественное воспроизводство процессом развития, именно развития, а не только роста как движения к равновесию» [48]. Рост производительности экономит рабочее время, эта экономия при условии её использования на свободное развитие превращается в свободное время, а в своём единстве эти два движения делают труд, оптимально распределяемый для реализации общественных потребностей, источником развития. И это в XXI веке делает иные вышеупомянутые подходы несовременными, устаревшими для целей организации развития экономики.
Критерий эффективности экономического развития — превращение рабочего времени в свободное при повышении материальной обеспеченности каждого члена общества.
Перечисленные группы научных школ явно или неявно полагают, что государство и государственный сектор экономики не являются частью экономики. Или являются не вполне. Монополизм как метод экономического развития они также не видят. Поэтому нам они кажутся неубедительными, тем более что понятие государственно-монополистического капитализма вызрело и введено в научный оборот Лениным ещё столетие назад.
Тем не менее, в наши дни президент США Дональд Трамп и вслед за ним его бескомпромиссный враг-преемник Джозеф Байден реализуют именно их, руками Федеральной резервной системы — частно-государственного банковского института, заставляя её заливать обострение кризиса в 2020‑х годах эмиссионными деньгами не в интересах улучшения распределения труда, а в интересах американских монополистов в их противостоянии со всеми остальными монополистами, давая им возможность спекулятивными методами и прямым давлением отбирать лучшие активы. Война с компанией Хуавей, принуждение к продаже сервиса Тик-Ток — яркие примеры. Подмена всеобщего планомерного развития использованием возможностей государства для «тушения пожаров», а теперь ещё и рейдерства — главная и постоянная ошибка XX и XX веков в т. н. «экономически развитых странах». Сейчас мы объясним, почему это тормозит инновации.
2. Вектор общественных интересов
Инновации изменяют общество через совершенствование условий производства (техники, квалификации людей, организационных форм). Мы можем назвать развитием экономики совершенствование взаимодействия инноваций в технике, в образовании и новых организационных форм. Следствием этого является общественная экономия труда не только за счёт внедрения более производительной техники, но и за счёт развития каждого члена общества, что приводит к снижению спроса на архаичные потребительные стоимости и росту спроса на современные. Очевидно, что нельзя проектировать развитие техники, не делая того же самого по отношению к образовательной системе и организационному развитию. Но ведь такие задачи возможно ставить только если существует долгосрочное планирование на уровне всего общества (или по крайней мере его крупных частей — монополий). Планы технологического развития должны определять долгосрочные планы исследований (в передовых отраслях — на десятилетия вперёд), а также долгосрочные планы подготовки кадров. Организационные формы должны обеспечивать оптимизацию самого процесса интеграции этих разных сфер. А общественный интерес, если мы хотим инновационного развития, выражается вовсе не в полной занятости (как полагал Кейнс), понимаемой как максимизация рабочего времени, а в максимизации превращения рабочего времени в свободное, которое является ресурсом для образования людей и развития передовых организационных форм. Вот что должно быть критерием для всех действий государства в экономике, а не занятость, не накопления и не инфляция (последняя кстати при таком подходе вообще сменится стабильным снижением цен, об этом — в главе 2).
Вообще, взгляд на государство как на субъекта, оказывающего лишь краткосрочное корректирующее воздействие кейнсианскими или монетаристскими методами, заставляет задать вопрос — что это за экономика такая, которую нужно все время исправлять? Почему нельзя наконец исправить и направить по пути устойчивого развития? Почему общество в лице государства должно постоянно исправлять последствия частных злоупотреблений?
Ответ прост: это экономика, которую никто и не собирается поддерживать на пути развития. Хоть устойчивого, хоть неустойчивого. То есть на пути улучшения взаимодействия технических инноваций, образования и новых организационных форм (такое определение экономического развития мы дали выше). Все перечисленные школы, и отнесённые выше к эластичному виду госрегулирования, и к ситуационно-косвенному его виду, пользуются стремлением к достижению старого доброго макроэкономического равновесия (равновесия по Л. Вальрасу). А это стремление (существующее лишь в абстрактной модели) называют ростом (увеличением выпуска товаров и услуг с учётом соотношения спроса и предложения), а не развитием. Инновации если же и рассматриваются, то как средство замещения старых технологических укладов новыми. Взаимодействие с образованием и обновлением организационных форм вообще там выпадает из поля зрения.
Мы же зафиксируем: инновации — это взаимодействие трёх вышеперечисленных сфер (развития техники, образования, обновления организационных форм). От эффективности этого взаимодействия и зависит успешность достижения общественных интересов.
3. Возможность перераспределять мешает планомерному инновационному развитию
Такое определение инноваций требует планомерности в их развитии. Ведь если речь идёт не о какой-то одной сфере, состоящий из похожих элементов и связей между ними, а о трёх разных таких сферах, без общей цели у нас будет не взаимодействие, а хаотичные дёргания со случайными успехами. То есть необходима общая цель, отвечающая критерию SMART (цель должна быть конкретной, измеримой, достижимой, относящейся к общему делу и согласованной по времени — specific, measurable, achievable, relevant and timed — получается акроним SMART), и система целесообразных заданий участникам всех трёх перечисленных сфер.
План — система заданий участникам производства, ведущих к достижению цели производства.
Управление инновационным процессом касается не только управления взаимодействием исследователей и производственников, но и взаимодействием первых и вторых
